Воспоминания о Расуле Гамзатове

[vc_row][vc_column width=»1/1″][vc_column_text]

Писать воспоминания о моем отце очень трудно. Прежде всего, потому, что папа был слишком значительным человеком, чтобы я предполагала, что могу охарактеризовать его, показать достаточно полно какой он был человек.

[/vc_column_text][/vc_column][/vc_row][vc_row][vc_column width=»1/1″][vc_column_text]Пытаясь написать о нем, я вспоминаю его строки:
«И со стихов моих не снимут кальку,
Ведь тайна их останется меж строк».
Так и полное представление о масштабе его личности, о глубине его внутреннего мира не может вместиться в эти воспоминания, они будут лишь похожи на небольшое окошко, через которое виден не весь великолепный пейзаж, а лишь его небольшая часть. И все же я хочу написать о папе, потому что через это «окошко» его видела только я, как его дочь. Я не могу сказать, что как отец, он был со мною каким-то иным, чем с другими людьми. В моем представлении папа ассоциировался с солнцем, которое светит всем одинаково ярко, может быть, зимой, кажется, слабее, а летом жарче, но, не разделяя людей. Поэтому не могу говорить об особой любви к дочери, хотя один такой случай помню очень хорошо, но расскажу о нем позже. Гораздо ярче осталась в памяти особая любовь папы к людям. А это чувство было действительно удивительным. Думаю, это чувство порождало и ответный эффект, поэтому в юности мне казалось, что все люди такие – яркие, добрые, необыкновенные. Рядом с ним все были приятными, настроенными на добрый лад, настроенными увидеть что-то очень хорошее – и это чувство всегда меняло людей, раскрывало их лучшие стороны.
Самуил Маршак в одном стихотворении высказал очень образное пожелание: «Пусть добрым будет ум у вас, а сердце умным будет». У папы сердце и ум были именно такими. Его часто называли баловнем судьбы, счастливо жившим при разных сменах руководства. И в этих словах есть определенная доля правды. Он сам на своем восьмидесятилетии сказал, что его считают счастливым человеком, и он тоже думает, что это так – он дожил до 80 лет. Ему было дано прожить три возраста- детство, молодость и старость, а многие люди не доживают до этих лет. Война и репрессии унесли миллионы жизней. А они могли бы стать талантливыми поэтами, учеными. «Нужно помнить о тех, кто задолго до достигнутого мною возраста умер. Будущие поэты, которые могли бы стать Пушкиным или Лермонтовым, погибли еще в детском возрасте. Многие мои друзья погибли или рано умерли, многим судьба послала страшные испытания. Меня все это миновало. Мне было дано перо, и я писал…».
Но не надо думать, что жизнь его была лишена трудностей и разочарований, чтобы понять это, надо просто внимательнее прочитать его стихи. Неслучайно появились в них такие щемящие строки, которые мог писать только человек хорошо познавший, как писал Лермонтов, «ложь друзей и клевету врагов»:
«Когда в предутреннюю рань
Наступит миг с землей проститься,
Пускай ни в дерево, ни в лань
Душа моя не превратиться:
В меня живого, столько раз
Стрелок прицеливался меткий,
И знаю я, как в черный час
И рубят, и ломают ветки…»
(Завещание)
Или же
«Знаю я, как предают друзья,
Ненависть врагов не раз встречал я».
(«Моей внучке, маленькой Шахри»)
И лучше понимаешь величие человека, «в полной мере» испытавшего уколы стай воронья и писавшего о любви и называвшего людей высокими звездами.
И прав был Э. Межелайтис, когда назвал папу «железным оптимистом». Я думаю, что он подразумевал под эпитетом «железный» не неспособность воспринимать трагическое, а его несгибаемую веру в людей. Сутью его натуры было именно огромное чувство любви, о котором он замечательно написал в стихотворении «Снег падает…», которое заканчивается словами:
«Я родился для дружбы и любви.
С людьми и ветром, солнцем и дождями
Во мне любви неугасимо пламя,
И мир – и нет вражды в моей крови»
И в стихотворении «Оседланный конь…» он говорит об этом же:
«Но был я рожден для открытья иного;
…
Чтоб птица и зверь
И прохожий любой
Откликнулись разом на доброе слово,
Забыв на мгновение жгучую боль».

Приведу, кстати, интересный факт, хотя в его поэзии иногда и возникает образ охотника, сам он никогда не охотился. Сын очень близкого папиного друга, занимавшего в 1948–1967 годах должность первого секретаря Дагестанского обкома КПСС Абдурахмана Даниялова, Юсуп Даниялов рассказывал мне, как Абдурахман Даниялович когда-то пригласил папу на охоту. Но выстрелить в оленя – в живое существо – папа не смог. И с тех пор на охоту не ходил.
Папе всегда была чужда фальшь, неискренность, игра. Вспоминаю, как папа рассказывал о съемках фильма о нем. По сценарию он должен был возлагать цветы к Вечному огню. Он положил их, но режиссер заметила, что снято неудачно и надо делать второй дубль – забрать цветы и возложить их снова. Папа возмущенно отказался и с удивлением рассказывал нам о предложении режиссера. Про съемки этого же фильма в Дагестане, в его родном селении Цада, папа, уже смеясь, рассказывал, как режиссер просила его пройти мимо маленькой, высохшей канавки, читая стихи: «Это будет как из Вашего стихотворения: «Вдоль речушки говорливой». «Какая же это речушка?» – удивлялся папа. Другую историю рассказал мне Гамзат Магомедович Гамзатов, председатель фонда Расула Гамзатова. Как и многие дагестанцы, он часто просил папу подписать книги. И как-то, очень желая угодить своему доктору, попросил его подписать книгу словами «Очаровательной Галине Петровне», но папа категорически отказался. «Очаровательной не напишу» – «Почему?» – «Я ее не видел. Вдруг она не очаровательная». Но Гамзат Магомедович нашел выход – попросил своего отца, папиного друга, обратиться с этой же просьбой. Папе пришлось уступить, но слово «очаровательная», как рассказывает Гамзат Магомедович, он написал перьевой ручкой так, как будто это было написано ножом.
Еще одна папина черта – это отзывчивость, способность радоваться успехам людей. Незадолго до своей трагической смерти председатель РГВК РД Гаджи Абашилов рассказывал мне, как показал папе перевод поэмы Махмуда «Марьям» своего друга – очень талантливого молодого поэта (имя его, к сожалению, не запомнила, а спросить уже, увы, невозможно). Папа похвалил его работу Гаджи Ахмедовичу, и он с другом, который очень волновался, пришел к папе. Тот вышел им навстречу и сказал: «Я тоже пытался перевести эту поэму, но у меня не получилось. А ты смог». Гаджи Ахмедович рассказывал, каким окрыленным был его друг после этих слов.
После смерти мамы я почти три года жила в папином доме, выполняя роль хозяйки, и опять меня удивляло его отношение ко всем, кто приходил к нам. Даже если он работал, писал стихи, то он всегда прерывал свое занятие и спускался к ним. Мне казалось, это совершенно неверным: ведь вдохновение поэта, его работу нельзя прерывать, тем более что гость нередко просто хотел поболтать. Но если я не сообщала о приходе гостя, желая не беспокоить его, папа сердился и делал мне замечание. И я делала, как хотел он. Когда его спрашивали о самочувствии, он шутил: «Не надо предавать своему здоровью международного значения». или же «В таком больном мире нельзя оставаться здоровым». На советы беречь себя иногда шутил: «Слишком бережное отношение к себе кончается небрежным отношением к другим». Я тоже только сейчас понимаю, что бывают пожилые люди часами говорящие о своих болезнях, о том, как они сегодня спали, ели и т.д. Папа таким не был. В нем не было того, что называют «стариковское». Врачам он говорил, у меня что-то болело (сердце, спина или еще что-то), но вы пришли, и все прошло. Как-то после проведенного в Москве исследования сердца и органов брюшной полости на вопрос, что оно показало, он ответил: «Оно показало, что они относятся ко мне гораздо лучше, чем я к ним».
Я говорю, что не очень много помню историй, лично связанных со мной, когда папа делал что-то специально для меня, но один случай помню очень хорошо. Как-то в нашем доме сломалось отопление. Мастер должен был прийти только утром. Мама была в это время в отъезде, и мы с папой были вдвоем. В довершение к этому на нашей улице отключили свет (такие ситуации в 1990-е гг. в Махачкале случались довольно часто. В наших энергосетях периодически что-то ломалось). Дома было так холодно, что, пусть это не покажется преувеличением, я и папа даже надели уличную одежду и сапоги. В этот же вечер папа был приглашен на какую-то встречу. За ним заехал Военком РД Магомед Тинамагомедов, папа несколько раз спросил, как я останусь одна в таких условиях. Конечно, приятного было мало, но остаться одной в своем доме мне казалось нормальным. И я его успокоила, что причин для волнения нет. Он уехал. А минут через 20 кто-то постучал в дверь. Я подошла и увидела вернувшихся папу с Магомедом Тинамагомедовичем. На мой вопрос, почему они вернулись, Магомед Тинамагомедович ответил: «Расул Гамзатович просто волновался, как ты будешь одна, и вернулся». Папа же ничего не сказал, было около 9 часов, и он пошел отдыхать. Утром отопление починили, свет дали. Прошло столько лет, а я вспоминаю бедного папу, вернувшегося в холодный дом, чтобы я не была одна, вместо того, чтобы провести вечер с людьми в комфортной обстановке. При этом он не говорил мне каких-то слов, что волнуется и т.д. Он просто вернулся. Пожалуй, сейчас я понимаю, что между мной и папой было не принято говорить о своих чувствах. Но мы выражали свою любовь отношением друг к другу. Помню, когда я была еще школьницей, папа с мамой вернулись после очень долгой поездки. Он как-то внимательно смотрел на меня, на следующий день зашел в мою комнату, посмотрел книги, которые лежали на полках, учебники на столе. Спросил, читаю ли я эти книги. А спустя почти год или больше, я прочитала стихотворение, посвященное мне. Тогда оно мне не очень понравилось. Прежде всего, потому что переводчица для рифмы всячески меняла мое имя. А сегодня я совсем иначе читаю полные любви слова моего отца, удивляющегося, как из ребенка его дочь превратилась в взрослую девушку. И папины чувства глубоко трогают меня. И все-таки сегодня мне очень жаль, что он не сказал мне этих слов сам. Я читаю эти стихи по-новому еще и потому, что сегодня сама вижу то же, что и папа, – как моя дочь из малышки стала взрослой и испытываю те же чувства.
В детстве я часто огорчалась, что моих родителей почти никогда не бывает дома. Я помню, как моя сестра Патимат рассказывала, как была удивлена, когда одна девочка в ее классе стала плакать, из-за того, что мама уехала на несколько дней. Патя не могла понять, в чем причина слез ее одноклассницы: мы привыкли, что наши родители отсутствуют по несколько месяцев. Но сейчас, когда их нет в физическом смысле, они так плотно присутствуют в нашей жизни, так много людей помнят их, как, наверно, бывает не у многих.
«Помимо тех друзей, что есть вокруг,
На свете существует тайный круг.
Моих друзей незримых, неизвестных…
Я тоже чей-то неизвестный друг».
Он действительно стал другом многих тысяч людей, другом настоящим.
И круг этих друзей только растет.

Память о моем отце продолжает жить в сердцах всех, кому он стал дорог, в жизнь которых вошло его «настоящее слово», кто сохранил в памяти обаяние его удивительной яркой личности. И в этом смысле отец не ушел из моей жизни, он рядом со мной и эта история только продолжается. И думаю, мой папа дал мне самое главное – по-настоящему добрую память о нем.[/vc_column_text][/vc_column][/vc_row]