«Пацаны, я из другой песочницы»

[vc_row][vc_column width=»1/1″][vc_column_text]

Журналист и блогер Светлана Анохина родилась в Дагестане. Но в 25 лет уехала во Львов. В нашу республику она вернулась, спустя 14 лет. Кто-то обвиняет ее в скандальности, кто-то любит ее за неординарность. Но одно точно – равнодушных мало. Ее образ явно выбивается из общей массы, а идеи и мысли фонтанируют, только волю дай.

[/vc_column_text][/vc_column][/vc_row][vc_row][vc_column width=»1/1″][vc_column_text]Про дагестанские горы

Я соня ужасная, дрыхла бы до полудня, но перед командировками в горы вскакиваю часов в пять, меня аж трясти начинает от предвкушения. Для меня же это — кайф, экзотика, я ведь городской житель. Разумеется, русская деревня для меня была бы интересна намного меньше. Она, в принципе, однородна. А в Дагестане все так пестро, сочно, прямо мажь на хлеб впечатления и ешь. И то, что я человек «без корней», в понимании дагестанцев огромный минус, конечно, но для меня огромный плюс. Я готова принять и увидеть любую культуру. Понято, что я бы там не протянула больше недели, перессорилась бы со всеми соседями, они бы подожгли мою корову, всем селом растоптали бы мои сигареты. Но ездить туда безумно интересно. Приезжаешь, и на тебя это все обрушивается, погружает в какие-то невообразимо давние времена, средневековые прямо.

«Пацаны, я из другой песочницы»

У меня были коротенькие клетчатые шерстяные шортики. И я вся такая ходила по Махачкале. А еще я носила парик, и мне нравилось его сдвигать. Говоришь с человеком, и чтобы выразить негодование, возмущение или как-то его сбить с темы, берешь и сдвигаешь этот парик. Народ цепенел и замолкал, собственно, что от него и требовалось.

Для чего, спросишь? Ну, во-первых, чтоб сразу обозначить: «пацаны, я из другой песочницы, не из вашей». Я, как выросшая здесь, прекрасно понимаю реакцию дагестанца, который увидит на улице тетку с татуировкой. Но мне всегда было как-то противно подстраиваться,  вот роль аутсайдера наоборот – сильно нравилась. Она такая… дурацко-героическая, что ли.

Про свадьбу

Ну, это был прикол такой, что ты! Как и большая часть моих затей обернулся скандалом. Мы тогда у меня жили втроем: Ира (она была манекенщица, красивая, высокая и несчастная), Айшатка (красивая, невысокая и несчастная) и я (некрасивая, невысокая и несчастная). Как-то в один момент наши кавалеры подвели нас всех троих. Вот мы сидели,  рыдали и шипели, а потом решили, что не надо шипеть, а надо веселиться. Например, в назидание кавалерам взять и устроить тройную женскую свадьбу, чтоб знали, дураки такие! Идея была такая, мол, влюбляться можно в кого угодно (полюбишь и козла, как известно), спать тоже можно с кем угодно (это уже вопрос внутренней свободы, понимание морали и этики), но семью-то надо строить только с равным, с тем, кому доверяешь. А мы нашим доверием и тройным несчастьем уже как-то были объединены в семью. Только об этом нужно было громко и весело заявить. Ну, мы поскакали на кухню тут же, нашли серебряную ложку, оттащили ее к  ювелиру, и он сделал нам три кольца с нашими инициалами САИ. Я до сих пор его ношу, Айшат – тоже, а вот Иру давно не видела, не знаю…

В то время мы постоянно тусили в «Ливерпуле» у Жорика. Туда и назвали кучу народа, да еще и журналистов.  Денег у нас не было, мы были совершенно нищие. Фаты у нас были из старой занавески, кто-то одолжил белые кофточки. Черные брюки, к счастью, у нас у всех были. Одалживать не пришлось. Мы позвали всех своих, и люди приходили с разными подарками. Было одно условие: дарить все, что угодно, хоть спичечный коробок, просто нужно обыграть подарок. Мне очень понравились – три молотка и три гвоздя, чтобы мы на всех и на все забивали.

На нашу свадьбу мы позвали тех, кто, как и мы, не прочь оторваться и в чью адекватность мы верим. И хотя в своей приветственной речи я сразу всех оповестила: что ориентации мы самой что ни на есть обычной, тривиальной, по городу поползли слухи: «Лесбиянки распоясались». Мы смеялись.

Блог tushisvet

Мне сказали: «Заведи себе аккаунт в «Живом Журнале». – А зачем? – А ты там будешь размещать тексты, которые не печатают газеты. И я гордо ответила: «Ха! У меня нет текстов, которые не печатают газеты!». На тот момент все было именно так. Но ЖЖ оказался прикольным отдельным миром, и там оказалась куча интересных людей. До этого мне казалось, что виртуальное общение – какое-то ущербное. Оказалось, что ничего подобного, очень даже полноценное, просто немножко другое.

Я в своем ЖЖ совершенно не конфликта. Я там хочу быть красивой (поэтому и фото если выкладываю, то старые, льстящие), я там хочу быть нежной, доброй, приветливой, ласковой – то есть совершенно не тем, кем являюсь на самом деле.

Кстати, за всю историю своего блога, то есть, за 4 с лишним года, я «забанила» только одного человека – нацика. Я, русская забанила русского нацика, вот прикол!  Потому что всему есть предел. Если бы ко мне приперся дагестанец с такими же задвигами, он бы был послан еще быстрее. Знаешь, я долго пыталась понять, кто мне «свои», а потом поняла. Наверное, «свои» – это те, за которых бывает стыдно. Он делает что-то такое невозможное, и ты прямо вся сжимаешься от мучительного стыда. В этом смысле дагестанцы мне больше свои, чем те же участники Русского марша, хотя ни единой капли дагестанской крови во мне нет.

О проекте «Был такой город…»

Этот проект меня сожрал. Я ни о чем другом не могу говорить уже года два и боюсь, что скоро начинать другой «Была такая я». Началось все с того, что лет 6 назад мы с Полиной Санаевой говорили о том, как преступно мало мы знаем о городе, в котором родились. И что неплохо бы поговорить с людьми о Махачкале и составить ее разносторонний красочный и непарадный портрет по разным воспоминаниям. Первый материал из проекта был опубликован в октябре 2007 года в газете «Настоящее время».

Поначалу просто расспрашивала – что где стояло, где росло, как улицы назывались, какие песни пели и где покупали свой первый шифоньер. А потом потянуло глубже, стало интересно, откуда и зачем приезжали сюда все эти люди, которых мы сейчас называем «коренные махачкалинцы». И получилась удивительная и порой трагическая картина. Оказалось, что многие ехали сюда спасаться, что этот город дал им приют, согрел, защитил от гибели.  Сюда в начале 20-го века, спасаясь от резни, бежали армяне из Баку. Во время голода 20-х годов сюда ехали из Поволжья. К солнцу, фруктам, рыбе. Сюда часто бежали раскулаченные. Здесь спасались неблагонадежные столичные жители, те, у кого возникали проблемы с властью. Политический климат здесь был помягче – все разморенные солнцем, с восточной ленцой. Сюда с началом войны потянулись эвакурованные. Ехали какие-то брошенные бабки, тетки, у которых не было родных, все было потеряно. Они прибивались к каким-то семьям и оставались навсегда. Это ныне вымершая категория нянечек, которые воспитывали сначала главу семьи, а потом – его детей, внуков.

Еще сюда приезжали люди, которые побывали в ссылке. Как мера наказания у них в документах было прописано «минус 2» или «минус 5». «Минус 2» – это значит два столичных города, в которых им нельзя жить – Москва и Питер. «Минус 5» – к ним добавляется еще каких-то три больших города. Ну и отдельная волна – молодые специалисты, которые попадали сюда по распределению и оставались навсегда. Моя бабушка из таких. Ну а помимо этих категорий – огромный пестрый ворох бродяг, авантюристов, бунтарей, ворья всякого. Все ехали сюда спасаться. И это понимание вдруг так пришибло, такая нежность появилась к городу.

Кстати, нас помимо фактов интересовали и слухи, легенды. Это ведь тоже часть городской культуры, часть городского воздуха. Самый забавный слух – про удава, который якобы уполз из бакинского зоопарка, приполз в Махачкалу, поймал какую-то девушку, обвил ее, никого не подпускал. И только брал у солдат хлеб и ей передавал ртом. На этот слух купилась вся Махачкала (это были, по-моему, предвоенные годы). Люди толпами шли в Талги, поглядеть на это диво. Шли пешком с малыми детьми на руках, кто-то ехал на велосипеде. И в какой-то момент это толпа людей, которая шла на Талги столкнулась с головой «колонны», с теми, кто оттуда уже возвращался, никакого удава не найдя. Самое забавное, что только небольшая часть народа охнула «вот же мы лохи!» и развернулась назад. А остальные продолжали топать в надежде поглядеть на красавицу и удава. По-моему, для нашего города это очень характерная штука.

Про мужа

Я практически никогда не называю его мужем, тем более – супругом. И по имени редко. Мне кажется, имя – оно для всех, а мне нужно что-то другое. Чаще всего зову его Рыжий. Или Любимый. Он невероятный просто. Однажды пришел откуда-то, лег на диван, руку за голову закинул. Вечер, он уже никуда не собирается, к нам никто не припрется… И я вся такая разнеженная прильнула к нему, обняла. И тут он говорит: «Я думаю, что единственный человек, который мог бы меня понять»… Тут он делает паузу. Я замираю – вот оно, вот! Сейчас он скажет заветные слова, которых я от него жду уже 10 лет. Сердце мое колотится, как его барабаны. И он продолжает: «Это дельфин». Я даже не успела толком разозлиться, начала совершенно неприлично ржать и тут же побежала писать об этом в ЖЖ. А в другой раз, намного раньше это было – он впервые очень долго и внимательно слушал меня. Я говорила примерно 25 минут, не закрывая рта, а он слушал, смотрел прямо в глаза, не отвлекался. Я даже подумала: «Вот, я завоевываю это недоступное аварское сердце». И тут я делаю паузу, перевожу дух, и он, мечтательно на меня глядя, говорит: «Ой, а ты, оказывается, шепелявишь… Как бы я тоже хотел иметь какой-нибудь изъян».

У Грэма Грина есть эпизод в «Тихом американце», когда женщина изменила мужу с каким-то дураком. А муж не может понять, почему? И она говорит: «Он меня смешил». Единственное, почему я до сих пор не убила своего любимого его же барабанными палочками, – он бесконечно меня смешит.[/vc_column_text][/vc_column][/vc_row]