Был такой город

Сегодня махачкалинцы вспоминают о нем с ностальгией

30–60-е годы. Анжела Мартиросова, подполковник милиции в отставке:
– Мои дед и бабка с маминой стороны приехали сюда, в Махачкалу, году в 25-м или 26-м. Бабушка Щущан была из богатого рода. Как отдали ее за Ганжума – простого каменщика, не знаю, может, такой уж дед был красавчик, может, бабка повелась на то, что он отменно играл на дудуке. Сначала молодая семья уехала из Карабаха в Ташкент, но очень уж любвеобильным был дед, закрутил роман, и бабка от греха увезла его сюда, где к тому времени уже обосновался ее родной брат. По слухам, ташкентская красавица следом притащилась, жила тут некоторое время, но дед остался в семье. Детей у деда с бабкой родилось семь, но выжили только пятеро. Соня, Наташа, Николай, Борис и Ася – моя мама. Жили они сначала на улице Фабричной, сейчас, кажется, Нурадилова, но там было тесновато, а денег на покупку своего дома не было. И тут сосед-кумык выручил, предложил: мол, бери взаймы, Шура, когда сможешь – отдашь. Мама, когда мне, маленькой, об этом рассказывала, всегда подчеркивала – люди тогда были другие. Что ж, теперь и я могу так сказать о своем времени. Люди были другими. Мягче, добрее друг к другу. И слово «сосед» значило, как правило, что это близкий человек, тот, на кого можно рассчитывать, когда трудно.
Впрочем, «легко» тогда никому не жилось. Мама еще школьницей на каникулах нянчила чужих детей, и ей за это шили платье и покупали башмаки. Нарядов особенных не было, и платье часто бывало единственным, поэтому его стирали, сушили и тут же опять надевали. Если семья и выжила, так это за счет бабушкиных бриллиантов, оставшихся от приданого. Она держала их на самый черный день и понемногу распродавала или даже меняла на хлеб и уголь, так и вытянула близких в голод 33–34-го и в военное время. Но все равно не хватало, мама рассказывала, как Борис, младший братик, все плакал и просил хлеба. И мама с бабушкой шли в порт, покупали там кильку и несли продавать, чтобы выручить несколько лишних копеек. Мама вспоминала, что платье ее в черный горох так выгорело на солнце, что горошинки превратились в дырочки. В 41-м моя мама пошла на курсы снайперов. Отрезала косы: «Мешают. Не сегодня, завтра на фронт!». Характер у нее был крутой, командирша, у них в семье по женской линии все такими были, но тут из Карабаха вызвали бабку, а у бабки по части командирства опыта было побольше. Ни на какой фронт мама не пошла.
Армяне тут, в Махачкале, быстро ассимилировались, во всех семьях говорили как минимум на двух языках – армянском и русском, но держались друг друга и многие обычаи свои и кухню сохранили. И церковь у них была своя на углу Дахадаева и Оскара, там потом открыли клуб Госторговли. Поговаривали, что где-то на территории этой церкви захоронены мощи княгини, причисленной к лику святых. Свадьбы тоже справляли по своему обычаю. Приходили загодя, сидели во дворе, пили чай, играли в нарды, ждали начала. Уважение к тамаде и к тем, кто произносил тост, было абсолютным, полное молчание и внимание во время речи, а после каждой непременно музыка, причем танцевать выходили только представители рода того, кто речь произносил. А «дрУжками» у жениха и невесты обязательно должна была быть семейная пара, и чтоб у обоих брак первый. «Пели» – звался мужчина, «пелякен» — женщина. Невесту вели на свадьбу через весь город, торжественно, с музыкой, с зажженными факелами. А после второго тоста за родителей жениха сам жених отправлялся за тестем и тещей, которые ждали его у себя дома, и вот их, как правило, он привозил на фаэтоне. Как дорогих почетных гостей.

Мои родители, кстати, очень смешно поженились. В то время армянская молодежь собиралась на Буйнакского возле Городского сада, и недалеко от этого места работала сестра моей мамы. И мама часто к ней забегала. Папа приметил ее, познакомился, озаботился судьбой односельчанки и стал приводить в дом потенциальных женихов. Но потом пригляделся получше, сказал себе: «Сетрак, проворонишь девушку!» – и в 1946 году женился на ней сам. Он любил рассказывать, как мама на первое свидание у кинотеатра «Темп» (ныне «Дружба») пришла, сделав себе на щеке «мушку» горелой спичкой. Но папа не оценил такой красоты и со словами «Ася, ты что-то испачкалась» одним движением эту мушку стер.

Детство мое прошло на улице Богатырева, я хоть и не жила в бабушкином и дедушкином дворе, но проводила там очень много времени. В этом дворе по праздникам собиралась вся семья – мамины сестры и братья со своими семьями.
Папа мой вскоре после женитьбы получил небольшой дом в одном из переулков рядом с Богатырева, в нем мы живем до сих пор. На месте химчистки «Снежинка» в 60-х стояла нефтекачалка, а там, где сейчас «Золотая империя», был магазин, который называли «гоасовским», уж не знаю почему. Огромные окна были в этом магазине, и каждое огибала толстая изогнутая буквой «П» труба, крашенная зеленой краской. Мы, дети, любили на этих трубах висеть, раскачиваться, кувыркаться и замирали от удовольствия и страха разбить стекла ногами. Если вдруг у кого-то оказывались свободные деньги – покупали развесной шоколад по 10 рублей за килограмм. Помню пирамиды банок со сгущенкой, россыпи конфет «Чио-Чио-сан» и огромные стеклянные конусы с газировкой. А еще мы бегали в овощную лавку, на этом месте сейчас «Парад звезд». В лавке торговала финиками горластая грубоватая тетка. Хватала янтарные пласты, переложенные коричневой полупрозрачной бумагой, отламывала кусок и шмякала в бумажный кулечек. 100 грамм сладчайшего липкого счастья стоило всего 8 копеек.
А про удивительный хлебный магазин на углу Ленина и 26 Бакинских тебе не рассказывали? Работал он допоздна, а его уникальность заключалась в том, что там было два входа. И расторопные пассажиры автобуса №1 выбегали на остановке у нынешнего Русского театра, мчались в ту дверь, что выходила на Ленина, быстро отоваривались и с буханками и булками выскакивали через другую дверь, что выходила на 26, успевая запрыгнуть в тот же автобус.
Мне приятно вспоминать тот, прежний город. Маевки в парке Нефтяников, аттракцион «Гигантские шаги», парашютную вышку на месте нынешнего ресторана «Уют». Там работал смотрителем пожилой дядечка, он на глаз оценивал вес смельчака и если полагал, что вес недостаточный, предлагал взять кирпич. Время от времени в город приезжал зверинец, место ему отводилось прямо на территории парка со стороны улицы Советской. И как-то раз случилось несчастье: девочка решила покормить медведя, слишком близко подошла, и он схватил ее. Так работавший при этом зверинце сторожем дядя Ваня Крылов бросился и голыми руками разжимал челюсти зверюге, спасал ребенка. Ручка у девочки была вся ободрана, в крови, но цела. Об этом долго говорили, гордились дядей Ваней, хвалились знакомством. И имя его, как видишь, я помню до сих пор. Другое было время, другой город, другие у города герои.